VIII столетие было не самым лучшим в истории Киева. Оказавшись в роли пограничного города-крепости, Киев жил былой славой, сохраняя значение центра академического образования и Второго Иерусалима, но понемногу приходил в упадок. Имперская власть беспокоилась в основном о состоянии валов, башен и пороховых припасов Печерской крепости. Сами киевляне интересовали ее меньше, Мол, довольно с них Магдебургского права, как-то проживут. Много ли нужно их для обслуживания царской твердыни?! Что же касается Лавры и пещер, то о них должны были заботиться не царские министры, но киевские митрополиты.
Лишь иногда, задумываясь над неприятной, но вполне реальной перспективой исчезновения давней столицы русов с административной и культурной карты Европы, русские правители прибегали к тем или иным спасительным, на их взгляд, средствам. Так, Екатерина II решила устроить в Межигорье под Киевом фабрику недорогой, но качественной фаянсовой посуды и тем самым оживить угасающую деловую активность горожан. Так наравне с ремесленными цехами начало действовать первое в истории города промышленное предприятие. В магистрате появился «министр промышленности», управляющий фаянсовой фабрикой Иван Петрович Романовский. Межигорская посуда пользовалась успехом, но особых прибылей не давала. Обслуживали фабрику преимущественно государственные крестьяне, и лишь небольшая кучка горожан имела в Межигорье какой-то заработок.
При Павле I правительство принялось за другой эксперимент. Из волынского Дубно в Киев перевели большую оптовую ямарку, получившую название Контрактов. Каждый год под Крещение на Подол стали съезжаться с обоих берегов Днепра купцы, помещики, заводчики, инженеры и технические специалисты. Продавались и покупались большие партии зерна, предлагались кустарные изделия и промышленные товары. Выпивалось невероятное количество кофе, пива и водки. От такой вспышки торговой активности киевляне получали немалую прибыль.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Киевские ведьмы — кто они?
И что было также важно, Контракты сделали для капитализации города больше, чем Межигорская фабрика и подольские цеха за всю историю своего существования. Благодаря этим зимним съездам деловых людей киевляне увидели, как делаются большие деньги, научились «крутиться», предлагать приезжим различные услуги. Особо оборотистые подоляне зарабатывали за пару контрактовых недель деньги, которых им хватало на целый год.
Однако и Контракты не преобразили Киев. Легкие заработки, театральные развлечения, гастроли лучших музыкантов Европы на время оживляли полусонную жизнь, но при этом его промышленность не двигалась с места.
В конце 1820-х годов правительство разработало еще один план борьбы с киевским застоем и стало переманивать сюда из «внутренних» (русских) губерний купцов с большими капиталами, соблазняя их всяческими льготами и привилегиями. Так появились у нас большие предприятия и торговые фирмы И. Ходунова, С. Протазанова, П. Дегтерева, С. Лычкова, Г. Чернова, Ф. Попова и др. Правительственный проект имел определенный успех. В городе появились капиталы, необходимые для его развития. Но достижению намеченной цели на этот раз помешало киевское бездорожье. И как, в самом деле, могли успешно идти дела, например, у Дегтеревых, если для своего завода медных, чугунных и железных изделий они покупали металл на ярмарке в Нижнем Новгороде, и он ехал в Киев на волах целый год?!
профессор М. Максимович
Осознав трудность капитализации Киева, правительство, как за последний шанс, схватилось за еще один утопический проект, который связывал будущее города с учреждением… университета.
Сегодня такая идея кажется странной, но В XIV и в первой половине ХХ ст. в Европе имелась добрая дюжина городов, которые процветали лишь потому, что своевременно обзавелись университетами. Такими были Кембридж в Англии или Марбург в Германии. Да ив самой Российской империи существовал настоящий Университетский город Дерпт (ныне Тарту). А если так, то что мешает Киеву стать вторым Дерптом?
Достоянием гласности эту очередную киевскую утопию сделал профессор всемирной истории Владимир Францевич Цых (1805-1837).
15 июля 1834 года он выступил на торжественном открытии университета на Печерске с блестящей речью и обрисовал в ней картину поразительного преображения Киева в недалеком будущем.
«Университет, — сказал он, — даст совершенно другой вид сему городу. Бедные лачужки, теснящиеся одна подле другой в отдаленных частях города, обратятся в огромные красивые здания; на обширных пустырях, отделяющих одну часть города от другой, представляющих столько неудобств для жителей его, столь препятствующих движению внутренней его промышленности, возникнут прекрасные строения или красивые гульбища [парки]; полный, широкий Днепр покроется бесчисленными судами, везущими сюда драгоценные произведения из всех концов России. Народонаселение увеличится; просвещение распространится на все классы общества».
«Университет даст совершенно другой вид сему городу. Бедные лачужки, теснящиеся одна подле другой в отдаленных частях города, обратятся в огромные красивые здания…»
Профессор всемирной истории Владимир Францевич Цых
Рисуя такие заманчивые перспективы, Цых ссылался на опыт европейских народов:
«Благодетельные следствия учреждения высоких учебных заведений испытали более или менее все города Европы, в коих последовало основание оных. Болонья обязана своим богатством, народонаселением, знаменитостью и сохранением своей политической самостоятельности славному училищу правоведения, процветавшему в оной в Средние века. Виттенберг, бедный, ничтожный город, остался бы навсегда в неизвестности, если бы не прославил его знаменитый университет; Гёттинген, Галле, Бонн, Гейдельберг, города, нисколько не значительные в других отношениях, столь же знаменитые, как и торговый богатый Гамбург, как красивый и великий Мюнхен, как почтенные основатели германской торговли Любек и Бремен».
Такую же славную будущность предвещал Цых и университетскому Киеву.
Пророчество профессора Цыха сбылось, но только отчасти.
Киев 1830-1840-х гг. обязан университету некоторым оживлением жизни и благоустройством Нового Строения, часть которого занимал «Латинский квартал» район жилой застройки между современными улицами Льва Толстого и Жилянской, Паньковской и Болыной Васильковской. Здесь селились профессора и студенты. Жилянская улица, а со временем (после соединения обоих ее концов) и теперешняя улица Саксаганского застраивались активнее и лучше, чем другие. Обе претендовали на роль центральных улиц этого нового района. Среди их обитателей было немало представителей артистических, «свободных» профессий, что не могло не отразиться на их архитектурном облике. В конце XIX и начале XX ст. здесь (и особенно на улице Саксаганского) доминировал модный в те времена художественный стиль модерн.
Об университетской утопии в городе со временем забыли, но всамом университете она жила еще долго. Профессора объясняли успехи Киева влиянием их «храма науки». Даже через полстолетия после открытия университета известный профессорюрист М. Ф. Владимирский-Буданов (1838-1916) считал Цыха великим пророком:
«Эта часть пророчества, – писал он, – в 1884 г., сбылась почти во всех подробностях. Открытие университета в Киеве было действительно эпохою в истории Киева. В те дни (в 1834 г. А. М.) это был бедный провинциальный городок. <…> Там, где ныне университет, три гимназии, множество улиц и ботанический сад, там в диких ярах рос густой кустарник; люди, еще ныне здравствующие, охотились в тех местах на бекасов. Глухая и грязная долина (ныне Крещатик главная улица города} отделяла старый Киев от Липок ряда дач, потонувших в зелени. Совсем отдельно, вокруг Лавры, располагалась тогда лучшая часть города Печерск; и недаром: Киев жил только богомольцами, только всероссийским значением Лавры. Некоторые крупицы перепадали и за ограду Лавры светским обывателям.
Университет создал нынешнюю пятую часть города Новое Строение, но подействовал на возвышение благоденствия и всего Киева: во-первых, притекла масса новых лиц преподавателей, чиновников, студентов; во-вторых, сюда начали переселяться те семейства, которые хотели воспитывать детей, не отделяясь от них; сюда же временно ехали со всего края как в центр учебного управления. Стекался народ от запада и востока. Торговый обмен усилился, улицы стали замащиваться. Правда, вместе с этим разрушался тот добрый старый порядок о котором доныне воздыхают многие местные романтики».
Уважаемый профессор сильно преувеличивал. Ближе к 1880-м ггю Киев действительно преобразился, утратил свой прежний патриархальный вид и действительно произошло это благодаря не университету, а благодаря железной дороге, появившейся в Киеве, но произо 1860-х годов. , вшеися в конце 1860-х годов.
Пророчество профессора В. Цыха осуществилось в другом, не экономическом, а духовном плане. Он говорил, что вместе с университетом в Киеве появится новый тип человека – тип деятеля науки и культуры, наделенного прекрасными духовными свойствами. «Это, – говорил Цых, – может быть лучший гражданин, лучший отец семейства, лучший правитель, нежели человек, вращающийся беспрерывно в вихре света и страстей людских, живущий в обществе единственно для извлечения из него своих выгод, вполне узнавший на опыте всю испорченость сердца человеческого. Ибо если образ жизни и род занятий имеют сколько-нибудь влияния на образование нашего характера, то занятия столь высокие и ‚лагородные необходимо должны сообщить и характеру человека, посвятившего себя им, некоторую величавость и благородство».
В. Цых допускает возможность тех или иных отклонений от очерченного им идеала, но он глубоко убежден, что ученый – это человек высокой души, гражданин, настоящий образец в быту и семейной жизни. На его взгляд, деятель новой университетской формации должен стать эталоном для киевлян и постепенно обновить жизнь и обычаи древнего города.
Идея соединения образования с благородным воспитанием юношества нашла отклик в душе друга В. Цыха, первого куратора Киевского учебного округа Егора Федоровича фон Брадке (1796-1861). Сын обрусевшего шведского дворянина, вятского губернатора, участник Отечественной войны 1812 г. он принадлежал к числу тех идеалистов в погонах, которые пережили разгром декабристов и еще некоторое время продолжали служить «царю и Отечеству». Многих из них отрезвил лишь Польский поход 1831 года. После подавления восстания они стали выходить из армии и искать другие жизненные пути. Оказавшись на месте куратора Киевского учебного округа, полковник-идеалист поставил себе за правило быть для студентов не только начальником, но и настоящим наставником и «постоянно заботиться относительно направления их к моральному усовершенствованию».
Идеалом Брадке был студент-рыцарь, юноша просвещенный и благородный. Недаром в день открытия университета состоялся особый ритуал посвящения в студенты. Форменные шпаги юношам вручал сам герой войны 1812 г., бывший комендант Парижа, а на тот момент командующий Первой армией князь Ф. В. фон Остен-Сакен (1752-1837).
Большое место в учебных программах университета уделялось не только образованию, но и воспитанию юношества в «благородном вкусе». На первых порах киевских просветителей поддерживал и сам царь, благоволивший к «рыцарским идеалам». В 1835 году он посетил студентов и заметил, что не все из них имеют хорошие манеры. С тех пор особое внимание стали уделять «светским наукам»: Умению держаться на людях, ездить верхом, фехтовать, музицировать и рисозать. Танцы «изучали» как обязательный предмет. Для приобретения светских навыков отдельные студенты каждое воскресенье приглашались на обед к самому куратору, где собиралось «лучшее общество» Киева.
Во время своего руководства округом Брадке утвердил в студенческой среде Идеал студента-рыцаря, джентльмена и хорошо воспитанного человека. Даже студенты, учившиеся на казенный кошт и жившие в общежитни, хорошо одевались и имели манеры светских людей. «Отличительной особенностыо студентов того времени, писал один из первых историков университета В. Шульгин, была вежливость по отношению к профессорам. Тогда в университете почти не было разночинцев. Большинство среди них составляли дети польских помещиков Юго-Западного края, а поляки, как известно, всегда отличаются изысканностью и вежливостыью»,
Во времена кураторства Брадке (1832-1838) студент в глазах горожан поднялся на недосягаемую высоту. И вопреки всем дальнейшим коллизиям, даже в начале ХХ ст. в Киеве все еще верили в рыцарство юноши в студенческой форме. Если, например, к девушке на улице приставали неизвестные люди, она смело обращалась за помощью к любому юноше из университета.
Педагогическая идиллия Брадке продолжалась недолго. Вскоре выяснилось, что вежливые польские студенты, которых Брадке всегда ставил другим в пример, были замешаны в тайной антиправительственной организации, читали нелегальную литературу и даже собирали деньги на восстание. Брадке освободили от должности куратора в 1838 г, а сам университет временно закрыли для чистки.
Воспитательный эксперимент 1830-х годов был признан неудачным и политнчески опасным. Царю нужны были не романтически настроенные юноши, а верные служаки, не задумывающиеся над сутью получаемых приказов.
Наступило время свертывания киевской педагогической утопии. По указанию царя вновь назначенный попечитель князь С. Давыдов вместе с генерал-губернатором Д. Бибиковим взялись за перевоспитание «испорченной» Брадке студенческой молодежи.
Идеалом начальства стал теперь проворный молодой человек, успевавщий что-то взять от науки и одновременно пользующийся благами молодой жизни. От него требовалось умение четко козырять, чистить пуговицы мундира и становиться во фрунт перед начальством.
Лично Бибикову нравились юноши простые, веселые и остроумные. Студенты, которые всерьез занимались наукой, читали книжки, выписывали газеты, казались ему не вполне благонадежными. За незастегнутую пуговицу на мундире каждый из них мог попасть в карцер, но какой-нибудь дебошир избегал наказания за свои хулиганские выходки, если не терялся перед начальством и отвечал на его брань удачной остротой.
Студенчество 1840-1850-х годов существенно отличалось от своих предшественников воспитанников Е. Брадке, М. Максимовича и В. Цыха. Ватаги молодчиков в студенческой форме блуждали по вечерним улицам Киева в поисках приключений, скандалов и драк с горожанами. Героями студенчества становились кабацкие барды и дебоширы.
Эпоха романтических иллюзий сменилась временем примитивных страстей.
Еще одна красивая киевская утопия отошла в прошлое.
