Одна из гражданских организаций, которая в наши дни занимается защитой Киева, его ландшафта и культурного наследия, имеет название «Місто-Сад». И не зря, ведь когда-то действительно Киев мог выглядеть как какой-то загадочный город-сад.
На многих экскурсиях по Киеву экскурсоводы в наши дни рассказывают о том, что Киево-Печерская лавра была в своё время визитной карточкой Киева. И действительно, в ожидании парома приезжие часто часами бродили по берегу Днепра и предавались размышлениям о «Богом хранимом граде», его небесной красоте. Но, увы, не все догадывались, что поэтические виды Лавры к самому городу прямого отношения не имеют.
Их восторги развеивались, как только они попадали внутрь города
«Должен сознаться, – писал в 1833 г. харьковский педагог И. Сбитнев, – что внутренность Киева разочаровала меня. Множество изб ветхих, полуразваленных на Печерском, Крещатике и Старом Киеве <…> слишком безобразят город. <…> Один только Подол заслуживает названия очень порядочного города. Мог ли я подумать, что этот многолюдный город <…> так мало двинулся во внутреннем благоустройстве. Харьков почти в шесть раз моложе его, но Харьков богатством частных домов гораздо выше Киева».
Злые языки называли старый Киев большой деревней.
В какой-то степени так оно и было на самом деле, но киевляне не находили в этом ничего плохого. Им нравилось жить среди природы. Не были чужды им и аграрные страсти. В усадьбах Крещатика, Владимирской улицы или Кудрявца держали скот и всякую домашнюю живность. Здесь были рыбные пруды, огороды, сады, пасеки. На зиму запасались сеном, на лето льдом из Днепра. Ради такого вольного, полукрестьянского уклада киевляне мирились со многими бытовыми неудобствами: с немощеными дорогами, пылью и грязью, со свиньями и коровами на тротуарах.
К вопросу о благоустройстве Киева
К самому вопросу о благоустройства подходили по-разному. Европейский принцип регулярности часто игнорировали. Ценили не четкость и упорядоченность застройки, не соблюдение архитектурного стиля, но обособленность расположения усадьбы, красоту ландшафта, прелесть пейзажа. Киевлянам нравились приволье, простор, живописные виды из окон, особенно горы с белыми «мазанками» и вишневыми садами. Немало таких усадеб-хуторов можно было видеть даже в центре города.
Именно одной из таких усадеб была в своё время усадьба Барбана – та самая усадьба, вокруг которой в наши дни так много шума (из-за того, что её хотят уничтожить и возвести на её месте очередную высотку).
Активисты в наши дни пытаются защитить усадьбу Барбана. Что из этого выйдет? Поживём – увидим.
Состоятельные люди приобретали под застройку просторные участки с видами на знаменитые киевские урочища, старинные церкви и монастыри. Так выбирали когда-то места для своих домов гетьманы Мазепа и Разумовский, граф Безбородько, маршал Прозоровский и многие другие «знатные персоны», жившие в Киеве.
Киевская архитектура в воспоминаниях
В воспоминаниях старых киевлян вы не найдете описаний архитектуры богатых особняков и дворцов. Зато с восторгом пишут они о видах из окон, о дворцовых садах и живописных окрестностях. Ф. Вигель не говорит ни слова об экстерьере жилища К. Разумовского на Никольской улице. Его восхищают вечерние и ночные гулянья с фейерверками в обширном гетьманском парке, откуда открывались раскошные виды на Заднепровье.
В такой же манере описана в мемуарах С. Сулимы и усадьба графа А. Безбородько на теперешней Банковой ул.: «Мы жили уже (в 1813-1814 гг. — автор) в доме Безбородько, из которого помню дивный вид, особенно при закате солнца, на Старый Киев, собор св. Софии и Златоверхий Михайловский монастырь. Не хуже, чем с уступа верхнего дворцового сада». О фасаде и убранстве залов дворца ни слова.
Экскурсии по Киеву: изучайте Киев с нами
Когда писались мемуары, от дома графа А. Безбородько не осталось и следа. Но мемуарист об этом даже не упоминает. Его больше волнует судьба знаменитых киевских видов, которые при уплотнении застройки начали исчезать один за другим. Его удивляет нерасторопность художников: пройдет еще несколько лет и от былой красоты города ничего не останется.
«Сколько мне известно, – с тревогой пишет он, – из видов Киева и окрестностей много еще ждут кисти художника. И порядочных литографий не видать. Многое зависит от выбора поры дня, освещения и места, с которого следует снимать вид местности или строений».
Как исчезали киевские пейзажи
Увы, к советам и увещеваниям Сулимы и других старых киевлян никто не прислушивался. Многие знаменитые киевские пейзажи и панорамы исчезли, так и не дождавшись своего живописца. Наступление регулярной застройки на патриархальную идиллию Киева началось в 1830-х годах. Обеспокоенный захолустным видом «матери городов русских» царь Николай I приказал разработать новый проект города. Старые улицы были выпрямлены. Срыты валы Старого города, прорезаны горы, мешавшие прокладке ровных улиц. Тогда же появились первые ампирные ансамбли на улицах Владимирской и Александровской. Началось строительство ряда монументальных сооружений (университета, Института благородных девиц, Новой крепости на Печерске).
Григорий Карпенко о Новом Строении и Подоле
Поначалу киевлянам нравилось, что правительство уделяет их городу так много внимания и отпускает на его благоустройство огромные суммы. Местный поэт Григорий Карпенко (1820-1869) посвятил великим новостройкам феодализма восторженную (и, к сожалению, совершенно бездарную) поэму «Киев в 1836 году». Он восхищался первыми домиками Нового Строения, которые благодаря своему ампирному убранству казались ему «богатыми строениями» А для действительно богатых построек на Владимирской, Софийской и Михаиловской улицах у него вообще не хватило слов. В «поэме» находим и такой нелепый неологизм, как «богато-планные домы» (дома хорошей архитектуры). О новой Десятинной церкви сказано только, что это – «высокий храм».
Знаменитому бульвару на Канаве (сегодняшним Верхнему и Нижнему Валам) повезло в поэме больше. Очевидно, поэт не раз бывал здесь, гулял по её зеленым аллеям, любуясь постройками нового Подола, нарядными домами в «европейском вкусе» на месте бывших трущоб и пустырей.
Но что же прежде было там? Одна нечистота да поле (Тому свидетель я и сам), Забросанное всяким сором, Теперь прекраснейшим домам Везде завидный план устроен!
Поэма никудышная, но в ней отразилось общее настроение киевлян эпохи «великих преобразований», затеянных царем Николаем Павловичем на удивление всей Европе.
Критика новой застройки
Со временем нашлись и критики горделивых планов правительства. Они утверждали, что новая застройка не украшает, а уродует город, что Киев теряет свои неповторимые черты и приобретает облик провинциального центра с тривиальным ампирным банком и столь же банальным по своей архитектуре театром.
Многим казалась нелепой сама идея выровнять старые живописные улочки и проложить новые «поперек рельефа», уничтожая при этом докучливые бугры и овраги.
К тому же граф Левашов, поощряемый из Петербурга самим царем, «европеизировал» Киев в таком бешенном темпе, что горожане долгое время не могли опомниться, прийти в себя и понять, кого куда переселяют и где что сносят.
Никто не знал, что предпримет граф завтра. Он мог пригнать на какую-нибудь улицу полк солдат и приказать им обрушить неугодный ему выступ горы прямо на сады и огороды мещан. Домовладельцев даже не предупреждали о предстоящем «выпрямлении» их улиц или сносе валов. Среди горожан ходил слух о каком-то аптекаре, который, вернувшись будто бы под вечер с работы, не мог попасть в свой дом из-за обрушенной прямо на его двор горы. «Во фронтовом своем рвении, на сколько это возможно, соблюдать прямую линию, – писал о строительных подвигах Левашова граф М. Д. Бутурлин, – он выровнял бугроватые откосы одной из гористых улиц. Работа эта исполнена была столь поспешно и, по-видимому, неожиданно, что в одном месте, как мне передавали, один несчастный аптекарь лишился будто-бы всякого приступу к своему дому, потому что обрыв горы подходил к самому его крыльцу».
Рубили тополя на Липках и Печерске
Когда разбушевавшийся граф расправлялся со старыми валами и горами, киевляне лишь глухо роптали. Но когда он принялся вырубать тополя – лучшее украшение Липок и Печерска, – гордость всего Киева – негодование выплеснулось наружу. Даже в светских салонах заговорили о «неслыханном вандализме» Левашова. Тополя мазепинских времен, воспетые самим Пушкиным, под топор?! Разве это можно?!
Если верить ссылающимся на мемуары киевским экскурсоводам, граф лишился генерал-губернаторского места из-за погубленной им тополиной аллеи в центре Государева сада. На его беду, царь оказался большим поклонником пирамидальных тополей и воспринял вырубку на Печерске как личное оскорбление.
В прочем, и в наши дни бывает так, что и зелёные зоны в Киеве неожиданно исчезают, и на месте старых особняков, имеющих большую ценность для города, появляются безликие небоскрёбы (именно подобной участи, к сожалению, может быть подвержена в наши дни усадьба Барбана).
Чудо-город Гурьева и Бибикова
Застройку улиц и пустырей продолжили Гурьев и Бибиков, и в конце-концов добились впечатляющих результатов. Старый город исчез, но на киевских горах появился новый чудо-город, который как-то примирил поклонников старины и «европеизаторов». Оказалось, что мостовые и ровные ряды ампирных фасадов киевским видам совсем не мешают. Киевский ландшафт не был чуждым «регулярной» (правильной) застройке, а в некоторых случаях ампирные здания создавали в сочетании с горами удивительно красивые ансамбли.
Новая зелень старого города
Новые «улучшители», как и старые киевляне, к зелени относились с пиететом. При многих домах в центре и даже на Подоле разбивали обширные сады. В 1840-1850-х гг. Крещатик имел привлекательный вид и утопал в зелени садов. Здесь останавливались на лето дачники из обеих северных столиц. Своими живописными ландшафтами, теплым климатом и дешевизной фруктов Киев в то время соперничал с лучшими отечественными и заграничными курортами.
Символом киевского стиля жизни служили некогда соловьи крещатикских садов, услаждавшие жителей нового, «по-европейски» благоустроенного центра города своим громким пением. То ли это и вправду были какие-то особые певучие птички, то ли молва их перехваливала; только восторгов вокруг них было предостаточно.
Иногородние курортники, дачники и путешественники, наслушавшись о необычайных прелестях киевской жизни, мечтали попасть сюда непременно в мае, чтобы погулять под цветущими каштанами и послушать в ночном саду за самоваром пение знаменитых крещатикских птиц.
«Пение их, – писала в 1859 г. Л. Ярцова, – слышно во всех домах, будто они нарочно посажены были в клетки. Много водится их в Царском саду и в других, отчего майские вечера в Киеве бывают очаровательны. Прибавьте к этому благоухание цветов, теплый воздух и темно-голубое, безоблачное небо, покрытое множеством блестящих звезд, что на севере может быть только в жестокий мороз. Все это неимоверно хорошо».
В теплое время года Киев казался лучшим городом в мире. Горожане чувствовали себя баловнями судьбы, которых боги посвятили в тайну блаженства. «Мы, счастливые жители Киева, – декларировала от имени всех горожан Л. Ярцова, – должны благодарить судьбу за этот земной рай. Трудно все это найти в другом месте. Оставаясь целое лето в городе, мы, однако, не чувствуем духоты и дурных испарений, что обыкновенно случается в других городах. Не удаляясь от святых храмов Божиих, мы можем свободно созерцать неизобразимые красоты Божьего мира; не переменяя жилья, не изменяя привычек наших, мы спокойно, каждый в своем гнездышке, наслаждаемся всею приятностью весны и среди города дышим ароматным воздухом полей».
В 1830-х годах за Киевом утвердилась слава города-курорта, наподобие теперешних Ялты или Феодосии, находящихся в аннексированном Россией Крыму. Приезжие, как уже говорилось, любили останавливаться прямо в центре, на Крещатике, находя здесь все, что нужно, – и театр, и магазины, и кафе, и хорошие квартиры, и парковые гулянья, и купальни на Днепре, и городской санаторий с курзалом, где желающие могли пройти курс лечения искусственными минеральными водами.
Уплотнение застройки и шумная жизнь
Ближе к концу ХIХ века (в 1870-1880-х гг.) застройка уплотнилась. Город начал обрастать промышленными предприятиями, складами, мастерскими. Романтические старинные усадьбы с садами начали понемногу исчезать. Водолечебницы теряли свой курортный облик, превращаясь в обычные психиатрические больницы.
Подросло и новое поколение киевлян, которому тихая патриархальная жизнь успела надоесть. Ему нравились не «дикие заросли», «пустыри» и прочая «зеленая скука», а плотные линии каменных строений, банки, кафе, шикарные витрины магазинов.
Городская молодежь новой формации любила не тишину, а уличный шум, уличное многолюдье. Она гордилась многоэтажной застройкой, которую в то время называли «европейской». Громоздким и архитектурно невыразительным доходным домам, занимавшим целые кварталы, газеты посвящали восторженные статьи. Сам Киев именовали то «новым Парижем», то «вторым Чикаго».
О природе старались не вспоминать. Стыдились, что ее в городе слишком много, и оттого, мол, Киев не имеет настоящего «европейского облика». Живописные дали, которыми так гордились киевляне старой, патриархальной формации, старались закрыть многоэтажными домами.
Поразительным примером такой неприязни к киевскому ландшафту может служить застройка Большой Житомирской улицы. Она напоминает огромный кирпичный забор, который закрывает от наших глаз один из лучших в мире городских пейзажей, чудную даль с домами и садами, горами, широкой рекой и облаками над просторами Заднепровья.
Трудно избавиться от мысли, что это сделано специально.
Наши «улучшители-цивилизаторы» до сих пор стыдятся незастроенных яров, гор и «диких зарослей» (рощ), а неискоренимую склонность киевлян к «натуральным видам» почитают за «хуторянство», «местечковость» и «провинциализм». Среди этих «цивилизаторов» и «улучшителей» особенно много людей приезжих и заезжих, далеких от киевских традиций. В XXI веке такие «полукиевляне» составляют абсолютное большинство среди застройщиков.
Они научились так ловко обходиться с киевской природой, так умело нивелировать рельеф, что, идя теперь по некоторым улицам, мы даже не догадываемся, по каким ярам и буграм они проложены. Кто, как не киевский застройщик, смог бы «спрятать» целые горы вокруг Крещатика?! Тщательно оберегают тайны рельефа и многие другие улицы центра. Лишь где-нибудь во дворах, зайдя за гаражи и помойки, можно увидеть остатки былой красоты города…
Уничтожать киевскую архитектуру вместе с уникальным киевским рельефом помогают фирмы-однодневки. В уничтожении города задействуются серьёзные криминальные схемы.
Киев всегда старался идти в ногу с Европой, но часто сбивался с шага
Так получилось и с застройкой центра.
Пока наши «европеизаторы» боролись с горами и оврагами, настоящие европейцы успели понастроить у себя немало каменных джунглей и, естественно, после этого их вновь потянуло к природе, свежему воздуху, зеленым просторам.
«Город и деревня, – писал создатель концепции «города-сада» английский архитектор Э. Ховард в 1898 г., – должны сочетаться браком; и детищем этого счастливого бракосочетания будет новая надежда, новая жизнь, новая цивилизация».
В конце-концов спохватились и наши застройщики. Приступая в начале ХХ века к планировке периферии (Батыевой горы, Шулявки, Лукьяновки), они громко каялись в грехах своих предшественников и обещали не повторять их ошибок.
«Какой несравненной красоты могла бы быть эта [Большая Житомирская] улица, – восклицал наш киевский Ховард, профессор Г. Д. Дубилер в 1912 г., – если бы в свое время была обеспечена только односторонняя ее застройка в виде бульвара с открытым видом на Днепр!»
Впрочем, идея города-сада вырисовывалась в умах наших застройщиков не совсем ясно. Им казалось, что «пустырей» в Киеве все же многовато. Здесь, мол, город-сад везде, куда ни глянь. И потому хоть в центре должна быть «настоящая Европа», застройка без «провинциального интима» и «живописных уголков».
РЕКОМЕНДУЕМ: Иван Скуленко — старейший экскурсовод Киева
Отсюда и берет свое начало апология «европейской» застройки центра. Блистательному и слишком рано умершему искусствоведу К. Шероцкому «модерная» застройка Крещатика вовсе не нравилась, и тем не менее он находил нужным ее хвалить.
«Архитектура эта, – писал он в своем прославленном путеводителе 1918 г., – лишена уюта и вызвана тем соображением, что современный человек проводит жизнь вне дома и ему незачем вносить личный творческий элемент в свою обстановку; от нее веет поэтому фабричным холодом».
Но вновь поймать киевлян на удочку «улучшителей» было уже невозможно. Их воображению представлялся иной Киев – город то ли английских архитекторов-утопистов, то ли старых хуторян, располагавших свои усадьбы среди зелени-рощ и на живописных склонах холмов. Описывая тот идеальный Город, который видит во сне Турбин, Булгаков – говорит лишь о бесконечных садах, среди которых теряется сама городская застройка. Главное в городе сады, потому что Киев – город-сад, город-сказка.
Был ли он когда-то таким, никто не знает; будет ли в будущем – едва ли. Но о нем так мило помечтать человеку с киевской душой:
«И было садов в Городе так много, как ни в одном городе мира. Они раскинулись повсюду огромными пятнами, с аллеями, каштанами, оврагами, кленами и липами. Сады красовались на прекрасных горах, нависших над Днепром, и, уступами поднимаясь, расширяясь, порою пестря миллионами солнечных пятен, порою в нежных сумерках, царствовал вечный Царский сад».
Путеводитель Шероцкого, где оправдывалась бездушность железобетонной архитектуры Крещатика, вышел в 1918 г. Утопический сон Турбина датируется тем же годом. А это говорит о том, что общего подхода киевлян к проблемам городской застройки тогда не было. Нет его и по сей день. Киев все еще не знает, каким ему быть, как жить и как строиться.
Идея создать город-сад не прижилась
До войны и в послевоенное время преобладала идея города-сада. В 1970-х началась новая «европеизация» со всеми её крайностями (перегибами в сторону «целесообразной бездушности»). В начале нового тысячелетия «осовременивание» Киева достигло такого размаха, что вскоре от тихой, душевной красоты старого города не останется и следа…
Идея города-сада не прижилась в Киеве. Да и не могла она прижиться, поскольку весь мир стал обрастать городами-монстрами, чудовищно бездушными мегаполисами. И спасения от них не видно (или пока еще не видно).
Киевляне смотрят на это по-своему, по-домашнему и говорят, будто во всем виноват «этот самый Бабушкин». Мол, он, будучи главным архитектором, «испортил лицо города».
Как-то один корреспондент спросил его об этом.
«Какое лицо? – удивился сам Бабушкин. Старое, мещанское? Губернская архитектура была. О каком именно городе вы печетесь?»
На этом разговор кончился…
Как тут не вспомнить о легендарном киевском «вандале» графе Левашове!
Ему тоже было невдомек, о каком «лице» беспокоились киевляне когда-то…
И многим нашим новым застройщикам все равно, какое лицо будет у Киева спустя какое-то время.
Надеемся, вы, дорогой читатель, посадили кустов и деревьев больше, чем вырубили. А ещё надеемся, что вы защищаете старые киевские дома, которые из-за прихоти застройщиков часто оказываются под угрозой сноса (примерно так, как сейчас это происходит с особняком Барбана на улице Обсерваторной, 6).
- — (по Анатолию Макарову)
